Дети, отлученные от детства

Событийной единицей измерения является увиденная картинка или фотоизображение, сохраненная в недрах подсознания. Событие, которое покажется одному обыденностью, другого может свести с ума. Фото – это постсобытийная раскраска пережитого в прошлом.

Моему наставнику фотографу Гуламико Ферреро ставят в упрек черно-белый формат творчества - мол, из твоего объектива вечно сочиться хотя бы одна слеза. Его призывали запечатлевать благие краски жизни, к примеру, многоцветные лики людей, веселящихся на джазовом концерте. А он в ответ до потери пульса хохотал, поскольку его критиками оказывались те, чья беспомощная уязвимость заключалась в полном незнании прошлого фото-маэстро. Они не знали, что его детство, затерявшееся где-то между игрушками и реальными идолами, всецело протекало на улице. По сути, в День Сегодняшний - светлый и многоцветный Ферреро ретранслирует Свой День Вчерашний – монотонный и черно-белый.

Искусство – это образный уклад самовыражения человека. Человек выражает себя на доступном, как минимум, самому себе языке. Человек не может попасть под чье-то исчерпывающее влияние, как и не способен сам взять под полный контроль пульс жизни. Ибо человек, всегда под влиянием подсознания. Писатель, чье подсознание пронизано линиями и точками разлома драмы жизни, обязательно учует и высмотрит миг печали даже в самой смешной истории. А снимок, сделанный в эпицентре конфликта фотографом, который прожил жизнь без нужды, не проронил и слезинки, не может стать «Смертью солдата-республиканца» Роберта Капы (наст. имя Эндре Фридман - американский фоторепортер, снимавший гражданскую войну в Испании, погиб в индокитайской войне – ред.).

Я провел целую неделю с беженскими детьми, лишенными родных очагов. На самом деле, это не просто маленькие беженцы, а чада, изгнанные из детского мира, это дети, отлученные от детства. Много времени спустя нас посетит осмысление данного факта. Побывал и в «бездетной» школе беженцев. Посещая мечеть «Имама Рзы» в иранском Мешхеде, я в своем блокноте сделал пометки, нареченные «Дитя и Бог». «Дети Ислама» играли с отцовскими предметами шиитского молитвенного ритуала ( четки и мехюр) и совершали намаз, подражая старшим. Тем самым они, непостижимым бытием взрослели в своем самобытном детстве, родом из которого и те самые беженские дети. Оттого я и вспомнил про свои иранские заметки «Дитя и Бог».

Я прошелся по всем кабинетам начальных классов. Классы были заполонены портретами Гейдара Алиева. А ведь никто не хочет понимать того, что детское миропонимание не в состоянии постичь человека, прошедшего через огромную противоречивую жизнь в двух исторических эпохах. Никто в этой стране не понимает того, что эти дети должны расти в окружении мультипликационных героев и сопереживать фабулам мультиков. Однако подсознание этих детей, сформатировано из фокуса на реальность, зримыми портретами коей, является Гейдар Али-Рзаевич и Имам Рза.

…Зайдя в кабинет второклашек, я познакомился с маленьким Эльмиром - он надежда семьи беженцев из Джабраила. Побывал я и в доме этой семьи, которая живет в ядовитом, серном тумане, оттого, что проживает во дворе функционирующего химического завода. Позже, вновь вернувшись в школу, я подошел к нему, стоящему среди своих однокашников. Он, по-детски ликовал – тот факт, что я его знал, и окликнул по имени, для него было актом самоутверждения среди одноклассников, во взорах коих читалось сомнение и недоверие. Только сейчас, возрадовавшись искоркой детства, он проник в мир детства, испытал радость детства и по-детски радовался. Оказывается в то время, как он взирал на меня, я лицезрел Гейдара Алиева в его учебнике по «Чтению».

Точка зрения, изложенная в статье, является личным мнением автора